Марк Семенович РАКИТА. Родился в 1938 г. в Москве. Фехтовальщик на саблях. Чемпион Олимпийских игр (1964 и 1968) в командном первенстве, чемпион мира в личных соревнованиях (1967), многократный чемпион мира в командном первенстве (1965, 1967, 1969-1971). Серебряный призер Олимпийских игр в личном первенстве (1968) и Чемпионата мира в личных соревнованиях (1970). Входил в команду СССР, завоевавшую на чемпионатах мира 1963 и 1968 гг. серебряные медали, а в 1962 г. - бронзовую медаль. Тренировал четырехкратного олимпийского чемпиона Виктора Кровопускова. Заслуженный мастер спорта СССР (1964), заслуженный тренер СССР (1979). Почетный президент Всероссийской ассоциации клубов "Маккаби".

- Марк Семенович, еврейского мальчика привычно видеть со скрипкой, с шахматной доской или, скажем, с таблицами Брадиса, но уж никак не с саблей. Как вышло, что сабля стала делом всей вашей жизни?
- Ну, как и положено еврейскому мальчику, я начинал со скрипки. И два года выдержал, а потом ушел из музыкальной школы. Дальше все было очень просто. В 1948 году мой отец, один из крупных советских теплоэнергетиков-проектировщиков, получил участок в Востряково и начал строить дачу. Неподалеку строились другие сотрудники института "Теплоэлектропроект". Дети энергетиков дружили между собой, старались группироваться, сопротивляясь сверстникам из местных. Один из моих тамошних друзей, Виктор Гуськов, был перворазрядником по фехтованию, и 50 лет назад, в 1952 году, он привел меня в секцию фехтования. Тогда был чемпионат Москвы среди юношей, и мне так понравилось - даже не само фехтование, которого я не понимал и которое до тех пор видел только в фильмах, - а отношения в коллективе, когда все болеют за того, кто выступает на дорожке, радуются, переживают… И я начал заниматься фехтованием. Это была команда "Буревестник".

- А почему именно фехтование на саблях?
- Стечение обстоятельств. Я занимался и рапирой, и саблей, и штыком - это такая имитация винтовки с эластичным концом. Один из ведущих штыкачей страны даже предсказывал мне великое будущее в этом виде фехтования. Но так случилось, что в то время в клубе было довольно много рапиристов, которых выставляли на юношеские соревнования, а я "затыкал дырки" на сабле. На самом деле, правила в этих двух видах фехтования в принципе одинаковые, но техника и аналитическая работа несколько различаются. Мне ближе сабля, там более глубокие процессы задействованы. И быстрота принятия решений - то, что мне от природы было свойственно, - "в сабле" ценится дороже. Словом, и я к сабле тянулся, и она ко мне.

- А как вышло, что вы пришли в то, что у нас не называлось "профессиональным спортом"?
- Кроме фехтования меня ничего не интересовало, а отец, который проектировал крупнейшую теплостанцию в Конаково, был лауреатом Государственной премии, хотел, чтобы я стал наследником его славного имени в энергетике. И я в 1956 году поступал в Энергетический институт, где ректором был приятель моего отца. Но тогда был чемпионат Союза в Куйбышеве, а я перед чемпионатом позволил себе поспорить со старшими на стадионе "Буревестник". И за это меня наказали - повезли на чемпионат, но с личных соревнований сняли. И еще написали письмо в институт: мол, имейте в виду, вот такой-то, его место вообще-то в тюрьме, но случайно он поступает к вам. Документы у меня приняли, но на первом же экзамене, чтобы не было неудобно перед отцом, поставили двойку. А ведь аттестат у меня был без единой тройки, и по всем видам математики - пятерки. Как бы то ни было, судьба энергетика мне перестала угрожать.

- И как проходило вхождение в "большой спорт"?
- В какой-то момент я перерос школу "Буревестника", и, начав искать пути для спортивного роста, понял, что замечательная фехтовальная школа была в армии. И там были лучшие советские саблисты. Это был 1958 год, я уже был мастер спорта, но таких мастеров было много, и я как спортсмен ЦСКА был не нужен. И я начал свою деятельность рабочим по выдачи спортинвентаря на спортбазе ЦСКА, где тренировалась команда по фехтованию. Приходил на работу к девяти, ставил волейбольные сетки, в одиннадцать приходила команда фехтовальщиков, я с ними тренировался до двух часов, а после их ухода продолжал свою работу до шести. Так прошло года два. В это время я уже начал попадать на сборы сборной команды СССР, восьмое место занимал по Союзу. Тогда мне дали мою первую спортивную стипендию, и я стал членом команды ЦСКА.
В 1961 году из активного спорта ушел знаменитый в те времена спортсмен Давид Абрамович Тышлер. Он долгие годы был в сборной команде по сабле и плюс к этому занимался тренерской деятельностью и писал учебники и пособия по фехтованию. В это время тренер Виталий Андреевич Аркадьев, который попробовал со мной поработать, отказался от меня. Я всегда работал больше других, но у меня наступила перетренировка и нервное истощение. И я провалился после такой серьезной работы. Ходил по врачам, меня кололи всякими витаминами, а месяца через полтора я, не тренируясь, выступил на отборочном турнире и выиграл у всех. И Тышлер предложил меня тренировать, на что я сразу согласился, потому что он мне нравился и как партнер, и как товарищ. Мы ведь были в одной команде. В 1960-м ЦСКА стал чемпионом Советского Союза, мы дрались за первое место с динамовцами, и я выступил наравне со всеми ведущими членами команды - Тышлером, Кузнецовым, Мавлихановым. Они одержали по две победы, и две победы одержал я. Так что, видимо, Тышлер что-то во мне видел. И вот осенью 1961 года мы начали совместную работу. И уже в марте 1962-го я стал чемпионом Союза в личных соревнованиях. А чемпионы Союза тогда без всяких конкурсов попадали в сборную.
В 1962 году был чемпионат мира в Аргентине, а я в жизни не выезжал в капстраны. С моей национальностью в те времена было совершенно неясно, пустят или нет. А когда я все же приехал в Буэнос-Айрес, первый, кого я встретил там, был один из самых знаменитых советских тренеров Иван Ильич Манаенко, по совместительству майор КГБ. Он меня приветствовал с ехидцей: "Здравствуй, Марк, не ожидал тебя здесь увидеть". Из чего я понял, что у меня с выездом были проблемы.
В Аргентине произошел один казус. У нас был замруководителя делегации - штатный работник КГБ. Подходит он и говорит: "Ко мне обратились твои родственники, сказали, что ищут тебя". А в газетах состав команды был опубликован. И вот объявились моего возраста ребята, видимо, третье поколение родственников отца, уехавших в начале века. Пообщался с ними.

- А на каком языке общались?
- На идише. Я немного говорю, чтобы пообщаться - хватило.

- Откуда у вас, москвича, идиш?
- Мама с бабушкой, когда что-то от детей хотели скрыть, говорили на идише, это как-то и намоталось на ус. Специально меня никто не обучал.

- Вам это общение с "родственниками за границей" боком не вышло?
- Когда улетали, - я, правда, этого не слышал, но мне рассказали, - по микрофону в аэропорту объявили, что Ракиту просят подойти туда-то. Меня тут же окружили, сказали: "Стой здесь, никуда не ходи!".
Я после возвращения Тышлеру сказал: "Все, больше тренироваться не буду, бессмысленно, меня больше не выпустят". А он говорит: "Выпустят-не выпустят, деньги-то надо зарабатывать, тренируйся. Будешь здесь выступать". И я продолжил тренироваться, а ведь готов был уже завязать со спортом. Не выезжая за границу, бессмысленно было заниматься спортом. Потом оказалось, что у нашего кагебешника были свои проблемы, он в это время старался свалить - и таки свалил - руководителя Федерации фехтования, и ему было не до меня. Так я начал свою жизнь в большом спорте.

- Как дальше складывалась ваша спортивная жизнь?
- В 1963-м в Польше, в Сопоте мы сражались за первое место с командой Польши. И проигрывали полякам 8:7. Последний бой вел я с лидером мирового фехтования в те времена Павловским. И выиграл. Но по уколам оказалось равенство, и был 17-й бой, который поручили вести Умяру Мавлиханову. И Мавлиханов проиграл. Я думаю, это специально было сделано, потому что Мавлиханов всегда Павловскому проигрывал. Но тогда перед Олимпиадой много команд выиграло золотые медали, и руководству невыгодно было, чтобы их стало еще больше, потому что могли поднять план по золоту на Олимпиаде. А если план не выполнить, кто-то денег не получит, орденов. Поэтому, я думаю, руководство хотело, чтобы мы проиграли.
В 1964 году уже на Олимпийских играх в Токио в полуфинале мы встретились с чемпионами мира - поляками. И выиграли у них со счетом 9:7. Мавлиханов выиграл все четыре боя, я - три, и два боя Яков Рыльский. И все четыре боя проиграл Нугзар Асатиани, все бои со счетом 5:4. Он был очень сильный фехтовальщик, быстрый, но задирал руку, и поляки успевали опередить его. Он именно против поляков был слаб. И руководство заявило, что на финал Асатиани не поставят. И тогда мы всей командой - я, Мавлиханов и Рыльский, - пошли к руководству и сказали, что мы без Нугзара в финале драться отказываемся. И они против нашего бунта не пошли. Мы выиграли финал у итальянцев со счетом 9:5, и Асатиани одержал свои две победы. Это был первый случай в истории фехтования на саблях, когда советская команда стала чемпионом Олимпийских игр.
С этого началось, а с 1964 по 1972-й мы восемь раз выигрывали. Семь раз командой, восьмой раз я выиграл в личных соревнованиях.

- Расскажите о вашей тренерской работе.
- В 1972-м я ушел из активного спорта, и с 1973 по 1988 был тренером ЦСКА и сборной страны. А началось так: мой тренер Давид Тышлер защитил кандидатскую диссертацию и перешел работать заведующим кафедры фехтования в Институт физкультуры. Тогда он предложил заменить его и передать мне ту группу спортсменов, с которой он работал. То есть моих партнеров предложил мне взять в ученики. Я сказал, что не готов к этой работе. А он говорит: ты попробуй. И дал два урока - теоретический и практический - работы тренером. И я согласился.
В той группе был Виктор Кровопусков и еще человек пять. В 1973 году Кровопусков на Чемпионате мира попал в финал, впервые выступая на Чемпионате мира среди взрослых. Но он настолько опустошился в личных соревнованиях, что в командных проиграл все четыре боя, ну, и команда проиграла. И тогда руководство начало его, как водилось, топтать… Но уже в 1974-м он стал настолько силен, что фигура его не обсуждалась, а в 1976 году первым из всех советских саблистов стал олимпийским чемпионом в личных соревнованиях. До этого лучший результат был у меня - я был вторым. И тогда за выдающиеся достижения в тренерской работе я получил звание капитана - на категорию выше занимаемой должности.
Вообще, моя офицерская карьера заслуживает отдельного рассказа. В 1956 году, когда я готовился идти в армию и проходил в военкомате медкомиссию, мне выдали белый билет, в котором было написано: "Не годен к службе ни в военное, ни в мирное время", - у меня врожденный паралич нерва левого глаза. А в 1964 году, когда мы выиграли олимпиаду, и был прием у министра обороны Малиновского, нас наградили, поздравили, и замминистра Гречко - а он очень любил спорт - спросил, есть ли у кого-нибудь просьбы. И тут я выскочил и говорю: "У меня есть проблема, хочу в кадрах служить". А я ведь уже шесть лет был в ЦСКА - гражданский. Гречко сразу вызвал председателя Спорткомитета, который у него служил во время войны командиром полка, тот вызвал начальника ЦСКА, тот начальника отдела полковника Кулакова. И бедный полковник Кулаков мотался со мной по всем военкоматам, и, в конце концов, отыскалась статья, по которой я не могу служить рядовым, но сверхсрочным служащим быть могу. И в мае 1965 года мне присвоили звание младшего сержанта сверхсрочной службы. В 1966 году я окончил курсы офицеров запаса, и мне присвоили звание младшего лейтенанта. Вот так я дослужился до полковника…
Я готовил Виктора Кровопускова, который первым из спортсменов-саблистов получил орден Ленина, Михаила Бурцева, который стал двукратным чемпионом Олимпийских игр и двукратным серебряным призером, и еще человек восемь чемпионов СССР и мира. До 1990 года я прослужил в ЦСКА и по достижении 25 лет службы вышел на пенсию.

- Власти больше не припоминали вам ваше происхождение?
- А как же. Начав тренерскую деятельность, я с 1975 года тринадцать лет был невыездным. А я ведь тренировал половину сборной команды СССР! Меня никто не лишал работы, меня лишили права выезда. Спортсмены мои ехали, а я оставался. Впрочем, всегда было, кому ехать.

- Как вы оцениваете нынешнее состояние фехтования в России?
- Традиции фехтования на саблях остались. И, кстати, один из лучших саблистов России и мира - наш маккабист Сережа Шариков. Все остальные виды фехтования разрушены почти до основания.

- Несколько слов о "Маккаби".
- В 1990 году, когда я ушел на пенсию, как раз был съезд маккабистов, на котором меня избрали почетным президентом "Маккаби" России. На сегодняшний день мне трудно говорить в масштабах всей страны, но в Москве идет очень серьезная работа. Есть много секций: настольный теннис, единоборства, футбол. Есть и фехтование. Причем в "Маккаби" работают тренерами такие выдающиеся саблисты, как Тышлер и Кровопусков. Ну, и я помогаю советами…

- Благодаря "Маккаби" вы вошли в "еврейскую жизнь"?
- Я вошел в еврейскую жизнь благодаря тому, что вышел из еврейской мамы. А если серьезно, я всю жизнь гордился тем, что я еврей. И считал, что в СССР я могу быть равным, только если я лучший. Это было мое кредо с детства.

Беседовал Н. ФАЙНКИХ