"Христианское и еврейское отношение к Торе"
(Из книги "Лики Торы")

Арье Барац

20.1-3. И говорил Бог все слова сии, сказав: Я Господь, Бог твой, который вывел тебя из земли египетской, из дома рабства. Да не будет у тебя других богов сверх меня. Не делай себе кумира и никакого изображения.

Вот те слова, которые по праву можно признать другим началом Торы (хотя согласно иной версии им следует считать слова "месяц этот да будет для вас и т.д."). И начало это сразу связало себя с полным запретом на "общее".

Когда налагается запрет на "других богов", т.е. когда запрещено видеть в конечном предмете мир как целое, то тем утверждается, что во-первых, мир разомкнут, а во-вторых, что условие его цельности находится принципиально вне.

Для христианской идеи боговоплощения годился только такой Бог, т.е. Бог принципиально невоплотимый. Ведь на теологическом уровне это собственно говоря и есть то единственное, что отличает Христа от Кришны. Тот парадокс, что воплотился именно невоплотимый, и является главным нервом христианской религии. Но при этом христианам необходима оппозиция иудаизма, необходима совершенно жизненно.

Представим на минуту, что бы произошло, если бы выяснилось, что инициатором казни Иисуса выступил римский наместник, а не еврейский первосвященник. Тогда бы его жертва совершенно потеряла всякий сакраментальный смысл. С точки зрения христиан смерть Христа была жертвоприношением, и посему без еврейского первосвященника она не могла быть принесена. Иисус не мог быть национальным еврейским героем, погибшим от рук захватчиков, в таком качестве он совершенно не нужен и не интересен христианам. Христианство не мыслится вне отвержения себя иудаизмом.

Величайшие исторические гонители иудаизма, которых вообще только знала история, христиане - в своей последней глубине держатся на том же самом иудаизме. Без иудаизма христианство обречено переродиться во всеобщую религию обычных "заединщиков".Но при этом христианство представляет собой единственную подлинную опасность для иудаизма, ибо это единственное учение, претендующее на ту же истину, что и сам иудаизм.

Однако я не вижу, как иначе можно противостоять этой угрозе, если не оценить Человека из Назарета как достойного сына своего народа, если не осмыслить евангельский текст альтернативно-иудейски. Отсутствие адекватных форм отношения к основоположнику христианства чрезвычайно пагубно отражается на иудаизме, который ставит себя в глупое положение, как бы чувствуя себя обязанным говорить глупости и гадости о том верном иудее, под обаяние которого попал целый мир. При этом я вовсе не оспариваю права христиан трактовать Человека из Назарета как воплощенное слово Бога. Более того, коль скоро я прекрасно понимаю, что эта трактовка единственно приемлемая для них, я готов принять ее как теологический антитезис, однако все же сохраняя при этом преимущественное право и на иудейский тезис, тезис о невоплотимости Божества, который в частности разделял и назаретский Учитель (Мр.12.28-34).

Итак, Бог Израиля не может быть воплощен ни в плоти, ни в слове. И все же при этом слово является своебразным посредником между Создателем и созданием. Действительно, согласно иудаизму Бог творил Мир, глядя в Тору, посредством Письменной Торы, т.е. посредством букв. Как это следует понимать?

Когда мы учим иностранный язык, то ключом к новым словам нам служит родной язык. А как мы узнали значение слов в родном языке? Благодаря языку естественному. Вещи сами по себе наполнены смыслом; встреча с ними, с этими смыслами, и есть условие освоения родного языка. А как мы узнали значение смыслов предметов? Народы скажут, что из естественного света разума. А еврей должен сказать: из Торы. Святой язык - это не просто один из человеческих языков, это тот язык, который стоит за естественным языком!

Поэтому в Сефер Ецира мы и читаем, что буквы еврейского алфавита и есть первоэлементы мироздания, что стихии, о которых учили античные ученые, есть порождение этих букв (трех "матерей", семи двойных и двенадцати простых). Мир - это книга. Вот в чем сердцевина иудейского мировосприятия.

Мидраш сообщает, что Тора давалась Моше на Синае единократно, как сплошной текст, написанный "черным огнем по белому огню". Но даже те, кто склоняется к "поэтапному" ее дарованию, т.е. к тому, что Моше записывал отдельные части по мере дальнейшего откровения, даже они признают, что та Тора, которая известна нам теперь, есть та самая Тора, которая предсуществовала созданию мира.

Здесь таится один любопытный парадокс. Ведь иудаизмом по сути утверждается, что не герой предшествует своей хронике, а хроника предшествует своему герою, т.е. что не патриархи из плоти и крови, не исходящие из Египта их потомки являются тем "оригиналом", "комментарием" к которому, казалось бы, должен служить сам текст Торы, а прямо наоборот - Тора является тем оригиналом, по которому творятся жизни ее персонажей! Ведь если бы даже наука вдруг сумела доказать, что Авраам реально не существовал, т.е. что он лишь чисто литературный персонаж, то это решительно ничего бы не изменило в системе иудаизма! Ибо если тот, Кто творит живых людей, на этот раз решил ограничиться сотворением лишь литературного персонажа, то кто Ему что на это может возразить? Этот литературный персонаж заведомо реальнее любого другого достоверного существующего смертного! Итак, первичен литературный Авраам, но чтобы вы знали, что Всевышний замыслил свой мир именно Книгой, то вот он вам и живой Авраам из плоти и крови! Ибо, что больше - написать книгу или сотворить человека из плоти и крови, в этой книге описанного!

Из этой удивительной мысли следует, кстати, и другое осознание: коль скоро евреи - это потомки не столько исторических, сколько литературных персонажей (в первую очередь литературных), то словосочетание "евреи - народ книги" приобретает совершенно новый оттенок. Евреи - воплощенное слово Всевышнего. Хотя смысл этого воплощения существенно иной, нежели в христианстве.

Вообще христианское и еврейское отношение к Торе можно охарактеризовать следующим образом. Если христианство стремится выделить ее общую "суть", то иудейский комментарий - это дальнейшая детализация того же текста. Любая рефлексия стремится в иудаизме вернуться в сам текст, явиться его продолжением. Мидраш - это не просто исследование, это один из ликов все той же предвечной Торы, мидраш - это та же Тора, устная Тора.

Настоящая книга претендует быть одним из таких мидрашей, одним из таких ликов (в идеале их число равняется не семидесяти, и даже не 600 тысячам, а ровно тому числу, сколько есть, было и будет в этом мире еврейских душ). Однако, как я отметил в самом начале, она претендует не только на это. В той же мере, в какой настоящие мои размышления являются заметками на полях Торы, являются, так сказать, приложением к основному тексту, - в той же мере это и вполне самостоятельное сочинение, вписывающееся в традицию новоевропейского романа, где приведенные стихи Торы - всего лишь эпиграфы. Таким образом форма этой моей книги переливается и играет двумя этими традициями в той же мере, как и ее содержание.

Статья опубликована с разрешения редакции журнала "Заметки по еврейской истории".

http://rjews.net/berkovich/