ШОЛОМ АЛЕЙХЕМ - ПИСАТЕЛЬ И ЧЕЛОВЕК*

В юбилейный для Шолом-Алейхема год - 125-летие со дня рождения-впервые на русском языке вышла книга ста-тей и воспоминаний о великом классике еврейской литерату-ры, книга, воссоздающая творческий и жизненный портрет за-мечательного писателя. Составитель сборника М. Беленький проделал большую работу, отобрав из многочисленных источ-ников, разбросанных по различным, ныне малодоступным, из-даниям наиболее важное и интересное для современного чи-тателя. Отбор произведен в целом тщательно. (Жаль только, что изложение речи  Луначарского на вечере памяти Шолом-Алейхема в 1926 году дано по репортерской  заметке, поме-щенной в "Вечерней Москве". Между тем  более подробно эта речь изложена в газете "Известия" от 20 июня 1926 года). Некоторые материалы написаны специально для этой книги, как, например, воспоминания внучки Шолом-Алейхема, из-вестной американской писательницы Бел Кауфман.
В относительно небольшой по объему сборник включены статьи ряда выдающихся деятелей советской культуры и вос-поминания современников - родных и лиц, непосредственно общавшихся с писателем на его жизненном и литературном пути. Материалы эти дают возможность составить представ-ление о художественном методе Шолом-Алейхема, его вкла-де в национальную и мировую литературу, о своеобразии и многогранности его творчества, а также о его жизни, складе характера, "лаборатории" писательской работы.

Открывается сборник известным письмом Максима Горь-кого, которым великий писатель отозвался на выход перевода на русский язык "Мальчика Мотла": "...Превосходная книга! Вся она   искрится такой   славной, доброй и мудрой лю-бовью к народу...". Эта мысль о глубокой и подлинной народ-ности Шолом-Алейхема подтверждается и развивается во всех без исключения материалах сборника. Особенно здесь выделяется яркая, глубоко эрудированная статья Миколы Ба-жана, опубликованная в свое время как предисловие к Со-бранию сочинений Шолом-Алейхема в издательстве "Худо-жественная литература". Прославленный украинский поэт по праву поставил имя Шолом-Алейхема "в ряду прекрасных и дорогих для человечества имен Гоголя и Диккенса, Чехова и Мопассана, Лу Синя и Ивана Франко. Из того же драго-ценного сплава любви и печали, радости и гнева, шутки и смеха отливали они образы своих героев" (стр. 10).
Бажановскую статью дополняют выдержки из критико-биографического очерка о Шолом-Алейхеме известного в 30-х годах критика и исследователя еврейской и русской литера-туры Арона Гурштейна. Если Микола Бажан написал блестя-щее эссе, то очерк Гурштейна отличается тонкостью научного анализа. Однако с одним положением исследователя трудно согласиться. Он полагал, что "Шолом-Алейхем не сатирик в собственном смысле этого слова. Он-юморист, один из ве-личайших юмористов в мировой литературе" (стр. 59). В не-которых других статьях сборника тоже подчеркивается, что Шолом-Алейхем-"мастер "печального юмора" (так назвал свою статью Петро Панч). Не место здесь затевать дискус-сию о взаимоотношениях сатиры и юмора, согласимся с тем, что границы их зыбки и порой трудно сказать, где кончается юмор и начинается сатира. Думается, что более прав был Пе-рец Маркиш, который отмечал: "Мягкий, лирический юмор Шолом-Алейхема превращается в острую, разящую сатиру, когда на чашу весов ложатся не страдания народные, а бес-печальное житье богачей и их жен с отвисшими трехэтажны-ми подбородками и "аристократическими" болезнями, выду-манными специально для поездок "на воды" в Карлсбад и Мариенбад" (стр. 71).
В связи с этим стоит сказать еще об одной проблеме, во-круг которой сталкиваются различные суждения: о соотно-шении комического и трагического в творчестве   писателя. Обычно Шолом-Алейхема воспринимают как веселого, беспечного рассказчика, девизом которого было: "Смеяться-здо-рово. Врачи советуют смеяться". Конечно, Шолом-Алейхем был, по выражению Луначарского, "гением смеха", гением ко-мического.
Он сам умел задорно смеяться и мог своим смехом зара-жать читателя. Но это отнюдь не означает, что ему чужда была другая эстетическая категория - категория  трагиче-ского. Раскрыл ее прежде всего С. Михоэлс, нашедший глу-бокую трагедийную основу в комизме Тевье-молочника. В своей статье об этом герое, получившем у народного артиста оригинальную сценическую интерпретацию, он писал: "Чув-ствуя с такой остротой социальную правду своего времени, воспринимая ее почти как исторический приговор, Шолом-Алейхем не мог не видеть трагедийных элементов в окружив-шей его действительности: они лишь преломлялись в его твор-честве как явления трагикомического порядка. Шолом-Алей-хем, вышедший из народа и ставший народным еврейским пи-сателем, остро ощущал трагизм своего народа" (стр. 39). С. Михоэлс  вспоминал, что замысел воплотить образ шекспи-ровского короля Лира возник у него, когда он играл Тевье-молочника.
Рецензируемый сборник выявляет широту и многообразие творческого диапазона Шолом-Алейхема, многокрасочность его палитры. "Шолом-Алейхем,-говорит Всеволод Иванов,- поражает своим удивительным и мощным реализмом, своим умением сделать выбор, то есть рассказать о наиболее истин-ном и правдивом, о самом насущном. Вот это-то качество и создает народного писателя. Шолом-Алейхем обладает той способностью большого художника, которая свойственна ис-тинным творцам: войти в самую гущу жизни, в гущу народа, вслушаться в народный говор, уловить тончайшие оттенки его, а через говор-и тончайшие оттенки быта, те оттенки, ко-торые стороннему наблюдателю или неуловимы, или кажутся призрачно-воздушными" (стр. 84).
Авторы сборника показывают социально-историческую поч-ву, которая взрастила гений Шолом-Алейхема. Он творил на важном рубеже в истории России, на рубеже XIX и XX веков, когда народы Российской империи поднялись на штурм само-державия. Не будучи по мировоззрению своему революционе-ром, прямо не участвуя в революционном движении, Шолом-Алейхем, однако, чутко прислушивался к гулу пролетарской революции. Об этом говорят многие свидетельства. Дочь писателя Ляля вспоминает о жизни их семьи в 1908- году в Швейцарии, где Шолом-Алейхем лечился: "Мы заезжаем на Рут-Каролин, где перебывали все русские революционеры. Мы бегаем на митинги. Мы слушаем Луначарского и Плеха-нова. Вера Фигнер дарит нам свои карточки с надписью. Мы очень хотим получить место на лекции В. И. Ленина... Папа с нами.
- Вот вы увидите,-говорит он,-в России будет еще ве-ликая революция..." (стр. 122-123).
И это вовсе не единственное свидетельство. В интервью итальянскому журналисту, данном в то же время, то есть после поражения революции 1905-1907 годов, Шолом-Алейхем на свой лад ответил на вопрос, на что он сейчас надеется: "-На что мы надеемся?.. Я вам так скажу. В начале 1905 года в од-ном сатирическом журнале появился анонс: "Лучшее средство от всех горестей". И во всю страницу была напечатана за-главная буква-"Р", а под ней было написано: "Продолжение в следующем номере"... Все с нетерпением ждали очередной номер. В нем к предыдущей "Р" прибавили такой же вели-чины букву "е", и опять: "Продолжение в следующем номе-ре"... В третьем номере появилась следующая буква "в". За-гадочное название спасительного лекарства оборвалось на "Рев", так как третий номер журнала конфисковали... Но та-инственное "Рев" волновало всех" (стр. 233).
Писатель Ш. Добин вспоминает беседы, которые он вел в той же Швейцарии с Шолом-Алейхемом: тот неоднократно говорил о неизбежности революции, которая начнется "имен-но с Петербурга"  и в конце концов одержит победу.
Эти и другие подобные свидетельства говорят еще об од-ном, и очень существенном, Шолом-Алейхем-великий еврей-ский писатель-был кровно связан со своим народом, загнан-ным царизмом в пресловутую черту оседлости, но он никогда не был националистически ограничен. Родился он на Украине, вырос на украинской земле, воспитывался на традициях не только многовековой еврейской, но и передовой русской и ук-раинской культуры. Шолом-Алейхем любил украинский на-род, украинские народные песни. В киевской его библиотеке имелся "Кобзарь", по его слову-"песнь песней" Шевченко, он часто декламировал стихи великого украинского поэта.
Как известно, Шолом-Алейхем долго жил в Киеве, где он провел, как пишет его зять, "лучшие годы жизни": "Этот город был для него своеобразным  наблюдательным пунктом, с высоты которого он созерцал жизнь своих соплеменников. Киев питал его воображение, когда он сидел за письменным столом... В Киеве на Крещатике и Подоле он чувствовал се-бя лучше и свободнее, чем в Варшаве на литературных вече-рах..." (стр. 96). Недаром его называли часто киевским пи-сателем, и он гордился таким определением.   Где бы он ни был, он вспоминал свою родину, душой неизменно тянулся к ней. Лечась в Италии, он как-то сказал: "Небо здесь ясное, но под  ясным небом тоскую по Касриловке (обобщенное на-звание еврейского местечка на Украине.-3. Л.). Тело мое находится в Италии, а душа моя там, в России". Очутившись из-за разгоревшейся первой мировой войны в США, он со свойственным ему юмором говорил друзьям: "-Если бы на-шелся какой-нибудь сумасшедший, который предложил мне: "Вот тебе три Нью-Йорка и кусочек Переяслава, выбирай! Что возьмешь себе?". Я подумал бы и ответил: "Разрешите улучшить Переяслав по моему разумению, и я вам уступлю все ваши Нью-Йорки" (стр. 222).
Как не хотелось Шолом-Алейхему умирать на чужбине, и последним предсмертным желанием его было, чтобы его по-хоронили в родном Киеве.
В сборнике относительно широко раскрываются связи Шолом-Алейхема с русской литературой. Кроме отдельных вос-поминаний и суждений, здесь помещена обобщающая статья У. Гуральника "В общероссийском литературном контексте". Содержание ее значительно шире названия, ибо в ней рассмат-ривается вклад Шолом-Алейхема в развитие еврейской на-циональной литературы, и исследователь правомерно объяс-няет это тем, что творчество писателя шло в ногу с общерос-сийским историко-литературным и, шире, общекультурным развитием, и приходит к выводу: "Под несомненным влия-нием Гоголя и Щедрина, Островского и Чехова, во взаимо-действии с русской литературой своего времени Шолом-Алейхем создавал свои шедевры, отмеченные печатью националь-ной самобытности..." (стр. 295).
Конечно, статья У. Гуральника не исчерпывает проблему, но намечает верные пути ее решения. Материал сборника вы-двигает и другие назревшие вопросы, ждущие исследователя, например взаимосвязи Шолом-Алейхема и украинской куль-туры. Предстоит рассмотреть, что вошло в творческий арсе-нал еврейского писателя из украинской культуры. Ведь не даром Марьян Крушельницкий еще до Великой Отечествен-ной войны взялся за роль Тевье-молочника и прекрасно и по-своему сыграл ее в харьковском Театре имени Т. Г. Шевченко. Необходимо конкретнее исследовать тему "Шолом-Алейхем и мировая литература". Мы уже приводили на этот счет выска-зывание Миколы Бажана. Добавим, что в США Шолом-Алей-хема любили называть еврейским Марком Твеном, на что Шолом-Алейхем в шутку отвечал, что, может быть, Марк Твен является американским Шолом-Алейхемом. Дело здесь не в хлестких журналистских сравнениях, а в существе воп-роса: надо проанализировать взаимосвязи великого юмориста с мировой литературной традицией с тем, чтобы четче вы-явить и его национальное своеобразие.
Материалы сборника наталкивают на исследование еще одной темы: Шолом-Алейхем-организатор еврейской куль-туры. Приобретя широкую известность своими произведения-ми, написанными на еврейском языке (идиш), он начал изда-вать в Киеве сборники (своего рода журнал) под названием "Еврейская народная библиотека", куда стремился привлечь все имевшиеся силы крепнущей еврейской литературы, радо-вался появлению новых писателей, бережно пестовал их. И не только писателей. Услышав оригинальные песни, исполняв-шиеся киевским юристом М. Варшавским, он собрал их и из-дал со своим предисловием.
Рецензируемый сборник озаглавлен "Шолом-Алейхем - писатель и человек". Одно неотрывно от другого, и человече-ские качества писателя представляют, без сомнения, не мень-ший интерес для почитателей его таланта.
Существует расхожее мнение о простоте и безыскусности произведений Шолом-Алейхема, которые будто бы создава-лись легко, быстро, чуть ли не на ходу. На деле они-резуль-тат огромного и беспрерывного творческого труда. Писать, правда, Шолом-Алейхем мог везде: в поезде, во время про-гулок он мог вдруг остановиться, сесть и запечатлеть на бу-маге то, что появилось в воображении; дома, когда дети бе-гали и галдели, шум ему не мешал. Захваченный замыслом, он целиком отдавался ему. Но, набросав пришедший к нему сюжет, он затем тщательно обрабатывал его. Об этом неопро-вержимо свидетельствуют все те, кто наблюдал его во время творческой работы.   Многие произведения переписывались по нескольку раз, каждое слово буквально выверялось. Дочь писателя Ляля вспоминает; "Папа пишет удивительно легко... А меж тем он страшно строг к своим сочинениям: пишет, за-черкивает, вклеивает, снова пишет, снова черкает... И даже тогда, когда рукопись уже отправлена, не раз случалось, что он вдогонку посылал телеграмму в редакцию: надо изменить какое-нибудь слово. Так он однажды обратился к М. Кауф-ману в Бессарабию, чтоб тот телеграфно сообщил ему какое-нибудь имя собаки по-молдавски" (стр. 126).
Кстати, только внешне казалось, что он писал легко. Пере-воплощаясь в своих героев, он не только переживал за них, он вбирал в себя их сердце, их мысли, их горести и радости. И. Беркович, зять Шолом-Алейхема, пишет: "Работал он ин-тенсивно, опьяненно, отчаянно покусывая пальцы, иногда до крови, поэтому часто работал в перчатках, но и они не спа-сали" (стр. 114). Не случайно один из любимых его жанров был монолог, будь то монолог самого автора или его героя. Вообще воспоминания И. Берковича содержат в себе массу ценных наблюдений. Он писал свои воспоминания по горячим следам, вскоре после смерти писателя, и их части-"В своей "республике" (то есть в семейном кругу), "В писательской семье" и "У станка"-дают разностороннее представление о характере Шолом-Алейхема. Жаль, что они даются в отрыв-ках, как и некоторые другие. Видимо, объем книги, хотя он и не маленький (почти 20 печатных листов), не позволил при-вести их полностью.
Большинство материалов сборника переведено и проком-ментировано М. Беленьким. Сделано это доброкачественно, лишь некоторые комментарии вызывают замечания. Так, Ио-сиф Опатошу назван еврейским польским писателем. Можно подумать, что он писал как на еврейском, так и на польском языках. На самом деле он только родом из Польши. Абе Лев характеризуется как фольклорист. Действительно, он зани-мался еврейским фольклором, но был и достаточно извест-ным писателем. Жаль, что в сборнике отсутствует именной указатель. Можно сделать еще некоторые замечания, но в це-лом сборник хорошо скомпонован и издан. Украшают его со вкусом подобранные иллюстрации. Издательство "Советский писатель" сделало хороший подарок к знаменательному юби-лею великого писателя.

  З.ЛИБИНЗОН