Ханукальная история

Утренний переход начался изморосью, которая вскоре сменилась страшным снегопадом. Лошади не могли двигаться дальше. После полудня унтер повернул колонну в первую попавшуюся на их пути деревню.
На улицах не было ни души. Телега остановилась перед постоялым двором, надежно защищенным от незваных гостей. Унтеру пришлось долго топтаться у калитки, пока хозяин изучал его и его спутников.
- Еда и ночлег, - гаркнул унтер.
- Открываю, открываю, как не закрываться, если на большой дороге стоим. У нас в это время года не густо постояльцев. Так сколько у вас мальчиков?
Не отвечая на вопрос, унтер прорычал:
- Сарай есть?
- Да, а как же, вон на задворках.
- Бросьте этих жидов туда. Хозяин поглядел на мальчиков:
- Сарай-то еле стоит, вот-вот рухнет. Я найду для ребят другое место.
- Уж не в горницу ли пускать эту вшивую команду?
Хозяин пожал плечами.
- Не хотите пускать их в сарай, тогда пусть ночуют на улице. Мне все равно, лишь бы с ними не под одной крышей.
Хозяин вышел и повел мальчиков за собой. На самом деле сарай оказался теплым и чистым. Дрожащие от холода мальчики растирали руки и топали ногами, чтобы согреться. Не сказав ни слова, хозяин отправился устраивать на ночь унтера и солдат.
Янкеле сберег с прошлой ночи немного хлеба и только было собрался раздобыть молока, как дверь сарая раскрылась, и лампа осветила доброе лицо женщины. Она была явно потрясена, увидев детей, сидевших и лежавших на соломе, "Готтеню, иддише киндер!" - Г-споди, еврейские дети! Что они хотят от наших детей?" - воскликнула она, вытирая слезы, брызнувшие из глаз. Прижав палец к губам, она жестом приказала им следовать за ней. Мальчики потянулись за ней, обмениваясь тяжелыми взглядами. Их привели в большую кухню с огромной печкой посередине. Мальчики не могли скрыть изумления: на столе красовалась ханукальная менора.
- Мы в еврейском доме! - воскликнул Янкеле радостно.
- Ханука, Ханука! Настал праздник! - восклицали все.
Вскоре вернулся хозяин постоялого двора, его глаза светились невыразимым чувством.
- Меня зовут Менаше Фейгенбаум, а это моя жена, Рейзель, а вы, мальчики, вижу, кантонисты! Ой... - всхлипнул он, - на прошлой неделе из нашей деревни тоже увели пятерых мальчиков. Что же будет? восклицал он, поднимая к небу руки. - Что же будет? Слушайте, дети. Солдаты уже крепко спят. Я напоил их водкой, они всю ночь не откроют глаз. А вы пока вымоетесь, в чане хватит горячей воды. Снимайте свою мокрую одежду. Я дам вам одеяла, чтобы согреться, пока сохнет ваша одежда.
Пока ее муж говорил это, Рейзель Фейгенбаум готовила ужин. Запах жарящихся картофельных оладьев, без которых не бывает праздника Хануки, щекотал ноздри восхищенных детей, жадно вдыхавших аромат.
- Реб Фейгенбаум, как можем мы отблагодарить вас за... за все это? воскликнул Янкеле, пряча слезы. - Пожалуйста, разрешите нам исполнить мицву, заповедь - зажечь фитильки на меноре!
- Да, я подготовлю фитильки и для вас. - Он вглядывался в тонкое лицо Янкеле, внимательно изучая мальчика. - Но кто ты и откуда? - Иаков Ицхак Галеви из Кроница Подольского, господин.
Хозяин постоялого двора, облокотившись на спинку стула, еще пристальнее вгляделся в лицо мальчика.
- Так не сын ли ты самого Кроницкого ребе? Пораженный Янкеле с открытым ртом смотрел на Ребе Фейнбаума. Он кивнул головой.
- Тут ин химмел, - воскликнул на идише хозяин, - Г-споди, так ты до сих пор жив, Янкеле, и не... не крещен?
- Хас вхалила, упаси меня Г-сподь, - обиделся Янкеле, когда смысл сказанного дошел до него. - Вы же знаете мою семью.
- Мой дорогой мальчик, - воскликнул хозяин, обняв его. - Ведь я тоже кроницкий хасид и был на твоем обрезании. Новость о твоем похищении была как тиша беав, как день траура для всех нас, - как же мы плакали и как молились! - Он смотрел на изможденного мальчика и хлюпал носом. - Мы напишем твоим родителям, вот только покормим вас. Мы обязаны сообщить им, что ты жив и, здоров, и что самое главное, остаешься хорошим и верным евреем, - сказал он с чувством.
- Мои родители... Как они там? - спросил Янкеле.
- Как они могут себя чувствовать, сын мой, после такого жуткого случая! Но когда они узнают, что ты жив и здоров... Я даже не могу сказать тебе, что это для них будет за праздник!
Услышав этот разговор, женщина кинулась к ним. Прижав руки к груди, она в изумлении глядела на мальчика, сидевшего в кухне.
- Менаше, что же нам делать? Мы не должны отпускать этих детей!
- Госпожа Фейгенбаум, я знаю, вы хотите помочь нам, но вы не сможете спрятать нас. Придут солдаты, и вся ваша семья попадет в тюрьму. Единственное, о чем мы просим, это позволить нам зажечь огоньки на меноре и поесть горячего.
Утирая слезы белым фартуком, она закивала головой.
Впервые за долгие месяцы дети помылись горячей водой. Завернувшись в чистые одеяла, они столпились у меноры, пока Янкеле зажигал свой фитилек-шамаш. Глаза у него были закрыты, голос окреп, и он начал:
"Благословен Ты, Г-сподь, Б-г наш, Владыка вселенной, освятивший нас своими заповедями и повелевший нам зажигать ханукальный светильник!
Благословен Ты, Г-сподь, Б-г наш, Владыка вселенной, явивший чудеса отцам нашим в те времена, в эти же дни (года)!
Благословен Ты, Г-сподь, Б-г наш, Владыка вселенной, который даровал нам жизнь, и поддерживал ее в нас, и дал нам дожить до этого времени!"
Трясущейся от волнения рукой он зажег приготовленные фитили; все смотрели на него, затаив дыхание. Когда все восемь огоньков стали мерцать дрожащим светом, дети потихоньку запели протяжную песню... Хозяин и его жена, стоявшие рядом, плакали навзрыд.
Несколько минут ребята стояли и смотрели на огоньки, вспоминая свое потерянное детство.